Человек с неспокойной совестью

Сенатор Джон Маккейн 

Наскок Дональда Трампа на сенатора Джона Маккейна в отместку за то, что тот назвал сторонников Трампа полоумными, вызвал целую бурю в печати. Пресса воспользовалась этим, чтобы начать шумную кампанию против нью-йоркского миллиардера. Многие полагали, что, обидев заслуженного ветерана, Трамп загубил свою кандидатуру, но наоборот – акции Трампа без заминки продолжали подниматься.

Однако меня в данном случае интересуют не шансы Дональда Трампа на выборах, а весьма неоднозначная фигура Джона Маккейна. О нем можно много чего рассказать нелицеприятного. Поступив по семейной традиции в военно-морскую академию, он учился из рук вон плохо, а вел себя еще хуже. По комбинированному показателю успеваемости, поведения и прилежания он занял в своем выпуске 790-е место из 795. Зато Маккейн прославился в академии как буйный гуляка, отличавшийся редкой бесшабашностью, по-видимому, проистекавшей из (вполне оправданной) уверенности в том, что ему, отпрыску заслуженной военной династии, все сойдет с рук.

Став морским летчиком, он разбил по халатности пять (sic!) самолетов – и вновь (по той же причине) вышел сухим из воды, хотя пилотов, не имевших столь высоких связей, автоматически отчисляли за первую же катастрофу по их вине. По возвращении из вьетнамского плена он бросил свою жену Кэрол, которая вследствие тяжких пожизненных увечий, полученных в автомобильной катастрофе, утратила былую красоту. Сам же он времени не терял. В ореоле романтической славы героя войны и мученика он вскружил голову дочери пивного миллионера Синди Хенсли и женился на юной красотке, несмотря на 17-летнюю разницу в возрасте.

На протяжении всей своей долгой карьеры законодателя Маккейн постоянно враждовал со своими коллегами-республиканцами, при этом всячески домогаясь расположения демократов и раболепно заискивая перед левой прессой. Венцом его карьеры явилась президентская кампания 2008 года, которую он фактически добровольно провалил, запретив своему штату даже вскользь упоминать о темном прошлом и радикальных связях своего соперника Барака Обамы. Даже на второе имя Обамы – Хусейн – было наложено табу: как бы не обиделся!

В качестве частного лица и даже сенатора Джон Маккейн имел полное право пресмыкаться перед Обамой, но как кандидат Республиканской партии в президенты он был обязан думать в первую очередь о национальных и партийных интересах. Вместо этого Маккейн принес судьбу своей страны в жертву своим эгоистическим интересам: он панически боялся обвинений в расизме со стороны той же прессы, которую он так усиленно обхаживал, даже называл своим истинным «электоратом».

Могу себе представить его разочарование, когда «электорат» Маккейна без раздумий предал его, решительно переметнувшись в лагерь чернокожего демократа. Пока Маккейн, фаворит демократов среди республиканцев, конкурировал с соперниками из своей собственной партии, пресса была горой на его стороне. Он был для левых единственно более или менее приемлемым противником – своего рода кривым в стране слепых. Но стоило ему бросить перчатку демократу Обаме, как тут же выяснилось, что в стане зрячих он всего лишь кривой, и пресса без колебаний бросила на произвол судьбы своего давешнего любимца, преподав ему болезненный, но полезный урок реальной политики.

Законодательная деятельность Маккейна тоже крайне неоднозначна. Создавалось впечатление, что он испытывает удовольствие, неустанно понося своих однопартийцев и упорно доискиваясь союза с демократами. Словом, к нему хорошо подходит определение «кота, который гуляет сам по себе», и консерватором его можно назвать лишь с некоторой натяжкой. Но, пожалуй, самое интересное и загадочное в сенатской биографии Маккейна – это его позиция в вопросе о судьбе американских военнопленных, не вернувшихся домой после окончания войны во Вьетнаме.

В рамках Парижских мирных соглашений от 1973 года Вьетнам освободил 591 американского военнопленного, в том числе и морского летчика Джона Маккейна. Но с самого начала со всех сторон поступали сообщения о том, что правительство Соединенных Штатов бросило на произвол судьбы сотни американских военнопленных. Пентагон категорически отрицал, что Вьетнам лишь отчасти выполнил свои обязательства по освобождению пленных.

Однако существовало множество свидетельств, подверждавших обвинения, в том числе официальные документы, данные радиоперехвата, показания свидетелей, спутниковые снимки визуальных сигналов бедствия, которым обучаются пилоты на случай, если они окажутся в тылу врага или в плену, электронные послания с индивидуальными кодами пропавших без вести летчиков, и даже показания под присягой двух министров обороны США о том, что «наши люди остались в плену».

В 1993 году американский исследователь, допущенный в советские архивы, обнаружил там запись выступления генерала Тран Ван Куанга на заседании Политбюро компартии Северного Вьетнама. В его докладе, представленном за четыре месяца до заключения Парижских мирных соглашений, указывалось, что во Вьетнаме находится 1205 американских военнопленных, большую часть которых рекомендуется не отпускать – в качестве залога получения от Вашингтона военных репараций.

В ходе парижских переговоров северовьетнамская делегация категорически отказалась обсуждать вопрос о возвращении военнопленных в отрыве от проблемы репараций. Наконец, 2 февраля 1973 года президент Никсон направил официальное письмо премьер-министру Северного Вьетнама Фам Ван Донгу, обещая уплатить 3,25 миллиарда долларов на цели послевоенной реконструкции.

В свое время вьетнамские коммунисты точно так же отказались освободить французских военнопленных, но правительство Франции выкупило своих граждан. Однако на гребне Уотергейтского скандала Конгресс, увлеченно травивший Никсона, не согласился утвердить ассигнования, а других средств давления на Ханой у администрации не оставалось. Вопрос о репатриации военнопленных был снят с повестки дня.

Шло время, и с каждым годом правительствам США и Вьетнама становилось все неудобнее признать, что во Вьетнаме остались американские военнопленные. Ханою, стремившемуся к международной респектабельности, было не с руки признавать, что он удерживает пленных в нарушение своих обязательств. Проблема была решена с большевистской решительностью и прямотой: по данным ЦРУ, американские военнопленные, не погибшие от рабского труда, болезней, голода и пыток, были казнены.

Со своей стороны Вашингтон никак не мог признать, что бросил на произвол судьбы сотни своих граждан. Пентагон на протяжении многих лет водил за нос семьи военнопленных, отказываясь рассекретить информацию, находившуюся в распоряжении правительства. Однако негодование общественности нарастало, из недр администрации анонимно сливалась информация, указывающая на лживость заявлений официальных представителей. В какой-то момент давление стало невыносимым, что-то нужно было делать.

И тут сенатор Джон Маккейн сыграл ключевую роль в попытках Белого Дома затушевать проблему. Рядом тайных маневров он сорвал осуществление «Закона о правде», который обязывал глав всех учреждений и ведомств администрации предавать гласности имеющиеся в их распоряжении сведения об американских гражданах, пропавших без вести или попавших в плен во Второй мировой, Корейской и Вьетнамской войнах.

Маккейн также саботировал «Закон о пропавших без вести военнослужащих» от 1995 года, добившись изъятия из него наказаний за сокрытие соответствующих сведений и сняв с командующих войсками обязанность разыскивать пропавших военнослужащих. Он же возглавил в 1991 году республиканскую фракцию специального комитета Сената по делам пропавших без вести и военнопленных, в которой Маккен в силу своего морального авторитета как бывший военнопленный играл ведущую роль.

Демократов в комиссии возглавлял сенатор от Массачусетса Джон Керри – фактически государственный изменник, один из тех, кому Соединенные Штаты в наибольшей степени обязаны своим поражением во Вьетнамской войне. Чего, между прочим, отнюдь не скрывают вьетнамские коммунисты: портрет Джона Керри красуется в музее войны в Хошимине (бывший Сайгон) в фотогалерее американцев, оказавших наиболее ценные услуги вьетнамским коммунистам.

Керри избежал суда военного трибунала за измену родине только благодаря тому, что Соединенные Штаты не были в состоянии войны с Вьетнамом: конфликт официально назывался «полицейской акцией». Правда, судя по всему, Керри все же в какой-то мере поплатился за свою измену. В 1972 году он был с позором уволен из военно-морских сил с лишением всех прав и привилегий, и лишь спустя пять лет президент Джимми Картер распорядился пересмотреть приказ об увольнении Керри с военной службы и задним числом заменить его негативную аттестацию положительной.

Кому-кому, а Джону Маккейну, пять с половиной лет мучавшемуся во вьетнамском плену, было зазорно не только руки подать, а вообще находиться в одном помещении с этой одиозной личностью. И тем не менее жертва вьетнамских коммунистов и их ведущий пособник прекрасно сработались. Бог судья Маккейну, но в его представлении корпоративная солидарность, как видно, перевесила все остальные соображения. Следует полагать, что для него Керри – это в первую очередь коллега по «самому эксклюзивному клубу в мире», как называют Сенат.

Во всяком случае коллеги сообща сделали все что могли, чтобы спустить на тормозах проблему и скрыть от общественности правду о горькой судьбе сотен американских военнопленных. Но вот что интересно: Маккейн вел себя при этом так, словно видел в членах семей брошенных воинов своих врагов, всячески поносил и унижал их. Почему?

Джон Маккейн был сбит при бомбежке Ханоя 26 октября 1967 года, выполняя свой 23-й боевой вылет. При приземлении он получил переломы обеих рук и ноги. Его два года таскали по лагерям и тюрьмам, пока наконец в декабре 1969 года он не оказался в тюрьме «Хоа Лоа» – «Ханойском «Хилтоне»», как ее саркастически прозвали томившиеся в ней американские пленные летчики.

Во вьетнамском плену Маккейну пришлось очень тяжело. Подобно другим узникам, он регулярно подвергался избиениям и пыткам, провел три с половиной года в одиночном заключении. Ему несколько раз предлагали освобождение, но, повинуясь приказу командира группы заключенных, адмирала Джеймса Стокдейла, он отвечал отказом (американские военнопленные твердо придерживались принципа «На свободу выходим либо все вместе, либо никто»).

Тюремщики знали, что его отец – большая шишка, и им было особенно важно сломить волю именно Маккейна. Это им удалось: они пытками вырвали из своего пленника признание в том, что он военный преступник, стервятник, бомбивший мирные города и села. Пентагон получил копию его покаянного заявления, но положил его под сукно. Не стали достоянием гласности и протоколы показаний Маккейна по возвращении из плена.

Никто не имеет морального права осуждать пленного, которого сломило зверское обращение. Никто – кроме него самого. В своей автобиографии «Вера моих отцов», опубликованной в 1999 году, Маккейн пишет, что на протяжении всего срока заключения во Вьетнаме он мучился от сознания того, что тюремщики, понимая его пропагандистское значение, предоставляли ему некоторые льготы, которых были лишены другие заключенные. Сенатор также испытывал острое чувство вины от того, что не выдержал силового давления и подписал покаяние, тем более что вьетнамцы постоянно издевательски пускали запись его признания по тюремной системе радиовещания, чтобы сломить волю других заключенных.

«Я чувствовал себя предателем и не мог преодолеть чувства отчаяния», –признается в своих мемуарах Маккейн. Он дважды неудачно пытался покончить с собой, повесившись на рубашке. Особенно его ужасала мысль о том, что отец узнает о его предательстве, замаравшем незапятнанную честь семьи, члены которой носили военную форму своей страны на протяжении всей ее истории, начиная с Войны за независимость. Дед Маккейна, контр-адмирал Джон Маккейн-старший, командовал авиацией во время битвы за Окинаву во Второй мировой войне. Его отец, контр-адмирал Джон Маккейн-младший, был командующим вооруженными силами США на Вьетнамском театре боевых действий.

Маккейн пишет, что по возвращении домой он признался отцу в своем позоре и что тот сделал вид, будто впервые слышит об этом. Однако многие годы спустя выяснилось, что старый адмирал, скончавшийся в 1981 году, все знал: оказывается, вьетнамцы пускали в эфир признание его сына, и весть о нем дошла до его семьи.

Ясно, что Джон Маккейн очень тяжело переживал свой позор, набросивший тень на безупречную репутацию его заслуженной семьи. Не потому ли он делал все возможное, чтобы затушевать сведения о брошенных военнопленных и тем самым заглушить голос собственной совести? Но то, как он это делал, не может быть оправдано ничем.

Вулканический нрав сенатора от Аризоны хорошо известен всем его коллегам. Он заводится с пол-оборота, багровеет, срывается на крик и обрушивается с площадной бранью на источник своего гнева. Именно так Маккейн и вел себя на слушаниях, которые проводил руководимый им сенатский комитет по делам пропавших без вести и военнопленных.

Он орал на свидетелей, представлявших новые сведения о судьбе военнопленных, пытался заткнуть им рот, запугивал их, презрительно отмахивался от их показаний. Он обрушивался с бранью на членов семей военнопленных, оскорблял и унижал их, доводил женщин до слез. Однажды он грубо растолкал группу родственников военнопленных, едва не опрокинув инвалидную коляску, в которой сидела престарелая больная женщина.

Что двигало им? Наиболее вероятное объяснение – это сознание своего позора, муки совести и стремление избавиться от чувства вины, перенеся свой гнев на источник дискомфорта – защитный механизм, который в психологии называется вытеснением. Похоже, что это особенность психики Маккейна: если что-то ему неприятно вспоминать, он агрессивно атакует тех, кто ему напоминает о неприятном.

Не это ли объясняет парадоксальную позицию Маккейна в отношении пыток? Сломленный пытками, Маккейн тем не менее с огромным пылом отстаивает точку зрения о бесполезности пыток. Его слова имеют огромный вес: противники пыток указывают, что если даже Джон Маккейн, который не понаслышке знает, что это такое, поддерживает их позицию, то вопрос можно считать закрытым.

Очевидно, признать эффективность пыток для него равносильно горестному напоминанию о своем позоре. Вновь тот же механизм вытеснения, вновь стремление изгнать в подсознание воспоминания, порождающие душевный разлад. Недаром один зоркий конгрессмен, многие годы наблюдавший Маккейна, заключил, что тот ведет себя как человек с неспокойной совестью.