Расплата за гедонизм

Ядовитые цветы удовольствия

Предлагаемая статья – продолжение эссе «Пустая колыбель», опубликованного на прошлой неделе. Хочу надеяться, что она даст ответ на один из главных вопросов, поднятых участниками дискуссии, развернувшейся вокруг «Пустой колыбели», а именно: что плохого в демографическом коллапсе? Ведь чем меньше народа надо кормить, тем лучше, не так ли?

В своей книге «Пустая колыбель» американский журналист Филипп Логман предупреждает о неумолимо надвигающейся угрозе всемирного демографического коллапса. Автор усматривает главную причину неуклонного сокращения численности народонаселения в экономической нецелесообразности многочисленного потомства и соответственно предлагает обратить фатальную тенденцию вспять, создав систему материального поощрения рождаемости.

Но если это так, если, в полном соответствии с марксистским учением, экономика и впрямь базис, а все остальное лишь надстройка, как объяснить пророчество Бернарда Шоу, который в книге “Человек и сверхчеловек” предупреждал: “Недалек тот день, когда от переписи к переписи население великих держав начнет сокращаться … когда храбро благоразумные, рачительно эгоистичные и честолюбивые, наделенные воображением и поэтическим даром, погрязшие в погоне за деньгами и комфортом, поклоняющиеся идолам карьеры, искусства и любви – все они своим бесплодием бросят вызов Силе Жизни”?

Написано это было в 1904 году, когда материальные условия существования европейцев были куда более скромными, чем столетие спустя, и тем не менее многие ведущие страны, в том числе и Великобритания, переживали демографический бум. Ясно, что Шоу в своем прозрении видел иные причины грядущего цивилизационного недуга, чем просто нехватка средств на воспитание детей. Он не мог не замечать, что моральные устои западного общества уже начинают зримо шататься под напором морального релятивизма и нигилизма.

При всей своей вере в примат экономических факторов Филипп Лонгман не настолько фанатичен, чтобы утверждать, будто экономика – единственная составляющая демографического кризиса. В отсутствие материальных стимулов повышения рождаемости, пишет он, “решающее значение в демографической динамике приобретает религия”.

Лонгман, безусловно, прав, увязывая повышенную рождаемость с верой в Бога. Однако он ошибается, полагая, будто репродуктивная активность верующих проистекает исключительно из бездумного повиновения высшей воле: дескать, велено в Библии или в Коране плодиться и размножаться – значит, за дело, и нечего тут рассуждать. Автор “Пустой колыбели” фактически уподобляет верующих животным, которые размножаются, повинуясь слепому инстинкту. Но люди — не животные, с ними положение сложнее.

Выдающийся американский публицист Дэвид Голдман, выступающий на страницах газеты Asia Times под псевдонимом Шпенглер (безусловно, взятым в знак солидарности с учением знаменитого немецкого историка и философа-пессимиста Освальда Шпенглера), пишет: “Европейская цивилизация, по-видимому, впитала в себя и приняла в качестве стержневого элемента своего мировоззрения экзистенциализм, согласно которому человек — одинокое, беззащитное существо, изнывающее от отчаяния перед лицом вселенского хаоса. Жизнь для него лишена всякого смысла, единственной и неотвратимой реальностью является смерть. Не в силах преодолеть страх небытия, человеческое сознание преобразует его в культ смерти”.

Демографический закат Европы протекает параллельно процессу умирания европейского христианства. По данным социологического обследования, проведенного в 1997 году учеными Мичиганского университета,  85% населения США  верят в Бога, а у 53% американцев религия занимает чрезвычайно важное место в их жизни. Случайно ли, что в Америке гораздо более благополучная демографическая ситуация, чем в вымирающих Великобритании, Франции и Германии, где религия служит опорой в жизни соответственно лишь 16%, 14% и 13% населения?

Неотъемлемым условием воспроизводства человеческого общества является вера в будущее. Религия в широком смысле воплощает надежду на бессмертие, без которой жизнь утрачивает всякий смысл  и становится невыносимой. Люди продолжают свой род, надеясь сохраниться в памяти потомков и в своей культуре; религия дает им уверенность в том, что жизнь проникнута высшим смыслом, пусть даже простым смертным и не дано его познать. Утратив веру в Бога, человек тщетно пытается заполнить пустоту в своей душе погоней за мирскими удовольствиями, но быстро пресыщается и впадает в экзистенциальное отчаяние.

Утратив веру в трансцендентальную тайну бытия, общество перестает воспроизводить себя и вступает на путь, ведущий к гниению и краху. Глубоко ошибочно представление о том, будто предшествующие великие цивилизации в расцвете сил гибли под ударами варваров. Как свидетельствует история, практически все они, исчерпав свои духовные силы, так или иначе погибали собственной смертью, совершали демографическое самоубийство, а не рушились под давлением извне. Варварам оставалось лишь сокрушить расшатанные, насквозь прогнившие стены, которые уже некому было оборонять.

Древнегреческий географ и историк Страбон  (63 до н.э. – 21 н.э.) описывал современную ему Грецию как “полностью обезлюдевшую землю; давно начавшееся сокращение численности населения неумолимо продолжается; в Афинах не осталось людей — одни статуи”. Древнегреческий историк и писатель Плутарх (ок. 45 – ок. 127 н.э.), отмечал, что “во всей Греции не наскрести и трех тысяч гоплитов (воинов-пехотинцев. – В.В.)”.

Древнегреческий историк Полибий (204 до н.э. — 122 до н.э.) писал: “Повсюду в Греции видны признаки настолько резкого падения рождаемости и сокращения численности населения, что многие города полностью обезлюдели, обширные угодья заброшены. Ни войны, ни эпидемии здесь не при чем. Причина очевидна: от скаредности ли или от неуверенности в будущем, но люди отказываются производить на свет потомство в нужном количестве. В лучшем случае в семье один-два ребенка. Так и распространяется этот недуг прежде, чем его симптомы станут очевидны. Лекарство от него – в нас самих. Все, что нужно сделать, – это изменить наши моральные устои”.

Во время Пелопонесской войны, в которой Спарта сокрушила мощь Афин, в Спарте насчитывалось 5000 семей землевладельцев, а к III столетию новой эры их оставалось лишь 700. В XII веке в Константинополе проживало 600 000 человек, а к 1453 году, когда турки захватили столицу Византии, ее население составляло едва 100 000. В период 150 — 450 гг. население Западной Римской империи сократилось на 80%. К VII веку новой эры численность населения Рима, во II веке достигавшая миллиона, упала до 100 000 человек.

Брайан Уорд-Перкинс в своей монографии “Крах Рима и конец цивилизации” приводит множество археологических свидетельств в подкрепление этих поразительных цифр. Например, судя по количеству черепков глиняной посуды, обнаруженных при раскопках, в период от 100 до 400 — 700 гг. число сельских поселений в северных окрестностях Рима снизилось на три четверти. В III столетии даже крестьяне пользовались высококачественной гончарной продукцией фабричного производства, а в VII веке даже королям, не говоря уже о простом люде, приходилось есть с грубых глиняных тарелок кустарного изготовления.

В самой крупной городской свалке, которой жители Рима пользовались до V века н.э., археологи откопали черепки от 53 миллионов амфор, а в крупнейшей свалке VII столетия им удалось обнаружить черепки лишь 500 этих узкогорлых двуручных сосудов. На дне Средиземного моря найдено громадное количество остовов затонувших торговых судов – немых свидетелей чрезвычайно развитой торговли, настолько интенсивной, что объем средиземноморских коммерческих операций лишь к XIX столетию вернулся на уровень I века. После IV века медная монета, до тех пор имевшая широкое хождение в Западной Европе, полностью исчезла из обращения – верный признак разрыва торговых связей.

Среди историков нет полного единодушия в отношении конкретных цифр. Но при всех их разногласиях из-за деталей мало кто еще оспаривает, что римляне не столько покорили Грецию, сколько прибрали к рукам опустевшую страну греков; что германские племена не столько разрушили Рим, сколько заселили бесхозные осколки некогда могучей империи; что арабы не столько завоевали Византию, сколько переселились в ее опустевшие пределы.

Израильские историки Иегуда Нево и Джудит Корен в книге “Ислам на перепутье: происхождение арабской религии и государства” (2003 г.) убедительно доказали, что в середине VII столетия пограничные районы Византийской империи были заселены арабскими федератами (варварские племена, несшие военную службу на границах Римской империи и получавшие для поселения пограничные земли и жалованье – В.В.), и что знаменитые битвы — красочные вехи победоносной исламской экспансии – не более чем плоды богатого воображения мусульманских пропагандистов, выдумавших героическую историю своей религии.

В своей нашумевшей пророческой книге “Закат Европы” (1918 г.) Освальд Шпенглер предрекал неминуемую гибель древнего континента — колыбели западной культуры: “…Все цивилизации вступают в фазу ужасающего обезлюдивания, которая может длиться столетиями. Терпит крушение вся пирамида культуры. Она рушится сверху: сначала гибнут главные города, за ними следуют провинциальные центры и, наконец, приходит черед самой земли, чья наиболее сильная кровь безудержно утекает в города, продляя  их существование, но лишь ненадолго”.

Шпенглер следующим образом объясняет механизм морального разложения общества, который неумолимо выводит его на путь, ведущий к демографической катастрофе: “Первичная женщина, крестьянка – это мать. Все ее предначертание, к реализации которой она стремилась с детства, заключено в одном этом слове. Но теперь на сцену выходит ибсеновская женщина, не жена, а товарищ, героиня огромной городской литературы – от скандинавской драмы до парижского романа.

Вместо детей она заполняет свою жизнь душевными конфликтами, брак для нее – акт, направленный на то, чтобы достичь “взаимопонимания”. Все в ее жизни препятствует деторождению: у американской дамы — это категорический отказ из-за беременности пропустить светский сезон, у парижанки – страх, что по той же причине ее бросит любовник, у ибсеновской героини – убеждение в том, что она “всецело принадлежит самой себе”. Все они принадлежат самим себе, и все они бесплодны”.

История свидетельствует, что причиной гибели древнеримской цивилизации с ее чрезвычайно высоким уровнем технического и коммерческого развития стал демографический коллапс, связанный в первую очередь с моральным разложением общества. Начиная с I века н.э., римские писатели с горечью и тревогой отмечали сокращение численности населения империи вследствие падения рождаемости, объясняя его массовой практикой детоубийства, широким применением противозачаточных средств, необузданным распутством и общим падением нравов.

Дальше события развивались лавинообразно в железной последовательности. С сокращением численности населения неумолимо сужалась налоговая база, содержать громадную армию становилось все труднее и труднее. А тем временем постепенно иссякал приток новобранцев в легионы. Обуреваемые жаждой наслаждений молодые люди не желали нести тяготы военной службы, да и число их с каждым поколением неуклонно уменьшалось.

(Первые признаки грядущей катастрофы появились намного раньше. На рубеже II и I веков до н. э. выдающийся полководец Марий отнюдь не из каприза провел коренную военную реформу, отказавшись от принципа добровольной воинской службы всех граждан великого города — время, когда каждый римлянин почитал за честь идти на воинскую службу, ушло, римская золотая молодежь предпочитала предаваться погоне за удовольствиями, и добровольцев уже не хватало. Пришлось Марию создавать профессиональную армию, в которую набиралась в основном городская чернь. Результатом стала заметное снижение воинских качеств римских легионеров.)

Ослабление военной мощи потребовало отказа от вековой экспансии. Не стало сил продолжать завоевательные войны с главной целью захвата рабов, на труде которых держалась вся экономика. Экономические неурядицы еще больше ослабляли Рим, ему уже было не по силам удерживать свои громадные владения. Из каких-то отдаленных провинций – в частности, Британии – римляне просто ушли, охрану других препоручили наемным варварам. И когда этот процесс дошел до своего логического завершения, понадобился лишь легкий толчок, чтобы прогнившая до основания империя рассыпалась в прах.

Подробно описав процесс краха Римской империи, Брайан Уорд-Перкинс предупреждает всех, кому дорога западная цивилизация: “Конец Римского Запада ознаменовался такими ужасами и потрясениями, которых, хочется надеяться, нам удастся избежать. Вместе с Римской империей потерпела крах изощренная цивилизация, население Запада было отброшено по уровню жизни в доисторические времена. До падения своей империи римляне были абсолютно уверены, что их мир будет существовать вечно без сколько-нибудь серьезных изменений. В незыблемости нашего мира уверены и мы. Но римляне ошибались, и мы подвергаем себя громадному риску, если последуем их примеру и впадем в аналогичное заблуждение”.