Игра в бирюльки

Вредное заблуждение

«Лучше убеждать, чем принуждать». Уинстон Черчилль, обожавший звонкую фразу и наплодивший множество афоризмов, вероятно, был бы поражен, узнав, что одно из его изречений ляжет в основание «прогрессивного» видения мира. И ясно почему. Либералы в массе своей принадлежат к сословию гуманитарной интеллигенции, красноречие – козырной туз в их колоде, не в последнюю очередь потому, что это фактически единственное, что они умеют. Когда либералы затевают какое-либо практическое дело, можно не сомневаться, что их ждет скорый и неизбежный конфуз. (Потому-то они категорически против того, чтобы их проекты оценивались по результатам, для них важны только «благие намерения».) Зато когда полем битвы становится дискуссионный стол или трибуна, либерал чувствует себя как рыба в воде.

Но, помимо этого, страстная приверженность идее переговоров как панацее от всех бед является одной из «священных коров» либеральной идеологии, символом веры, уходящим корнями в несокрушимую веру благомыслов в изначальную добродетельность человеческой натуры. С легкой руки французских просветителей XVIII века либералы свято верят в то, что в каждом человеке, сколь бы мерзким он ни был в своих речах и поступках, гнездится святой, который только и ждет удобного момента, чтобы вылезти наружу – нужно только создать для этого соответствующие условия путем просвещения. Либералы не сомневаются, что переговоры превыше всего, что нет таких проблем, которые нельзя было бы решить могуществом слова.

Но так ли это? Действительно ли болтать всегда и при всех обстоятельствах лучше, чем стрелять? Я не исключаю, что в веках бывали случаи, когда одной только силы красноречия было достаточно, чтобы решить реальный конфликт, но только ни одного такого примера мне не известно. Да, действительно, льва можно заставить возлечь рядом с ягненком, но (если исключить вмешательство Провидения) только принуждением, а отнюдь не убеждением.

На протяжении всей истории человечества конфликты всегда и везде неизменно решались силой оружия, и лишь потом следовали переговоры, чтобы победитель мог продиктовать условия капитуляции побежденному, а тот — попытаться выговорить себе какие-то поблажки. Иногда побежденным удавалось добиться существенных уступок, о чем свидетельствует, например, блистательный успех Талейрана на Венском Конгрессе 1815 года. Но для того, чтобы министр иностранных дел наполеоновской Франции смог восхитить мир своим хитроумием и красноречием, его император должен был сначала потерпеть поражение в битве при Ватерлоо и сдаться на милость победителей.

Ближе к нашему времени британскому премьеру Невиллу Чемберлену не удалось в Мюнхене разрядить нацистскую угрозу и отвратить призрак войны. Все, чего он добился, это кратковременной отсрочки, за которую он кинул в пасть Гитлеру Чехословакию («далекий народ, о котором мы ничего не знаем», объяснил Чемберлен). При этом фюрер проникся бесконечным презрением к миролюбивым западным лидерам: «Наши враги – ничтожные черви, я убедился в этом в Мюнхене».

В конечном итоге нацизм был сокрушен, но лишь ценой 50 миллионов жизней. Переговоры не смогли решить конфликт, для этого понадобилась война. Как отметил по этому поводу Черчилль, в то время лидер смехотворно малой партии войны в британском парламенте и мишень всеобщих насмешек, Чемберлен «ради мира пошел на бесчестье, но утратил честь, а мира так и не получил».

Однако что плохого в переговорах? Пусть себе враги говорят и спускают пар. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Какой вред от пустой болтовни? К тому же, даже если переговоры бесплодны, все равно какая-то польза от них есть: прощупываешь противника, проникаешь в его психологию, знакомишься с его переговорной тактикой. Все это, безусловно, так, хотя надо сказать, что враг тоже встает из-за стола переговоров не с пустыми руками: он тоже присматривается к тебе, изучает твои болевые точки и слабости. Следует учесть к тому же, что циник всегда одержит верх над идеалистом, хотя бы потому что не смотрит на мир сквозь розовые очки и не отягощен этическими тормозами.

Но все это пустяки в сравнении с гигантским вредом, который причиняют переговоры. Ибо они создают суррогат динамики, иллюзию движения. Они подменяют собой реальные действия и тем самым позволяют закрыть глаза на действительность и избежать трудных решений. Утверждал же ярый враг Ленина австрийский марксист Эдуард Бернштейн, что «цель – ничто, движение – все». Пока идут переговоры, либералы заверяют общественность (и в первую очередь самих себя), что в конце туннеля виден свет, что проблема будет вот-вот решена — нужно только еще чуть-чуть потерпеть, и все устроится наилучшим образом.

И даже если до них паче чаяния дойдет, что переговоры безнадежно зашли в тупик, они все равно будут уверены, что никогда не нужно отчаиваться; пока стороны говорят друг с другом, всегда есть надежда на счастливую случайность. Античные драматурги, прекрасно понимая, что бывают безнадежные ситуации, придумали выход из положения — Deus ex machina («бог из машины»): в самом конце пьесы на сцену спускалось нечто вроде лифта, из него появлялось божество, магическим образом распутывало клубок коллизий, и наступал голливудский хэппи-энд.

Но увы – мы живем не в бутафорском, а в реальном мире, где веру в грядущее вмешательство высших сил никак нельзя назвать выигрышной тактикой. И тем не менее либералы во всех случаях предпочитают говорить и говорить, бесконечно оттягивая момент истины, когда приходится открыть глаза, трезво оценить предмет конфликта и взвесить все наличные альтернативы – реальные, а не иллюзорные. Потому что в таком случае им придется признать истину, очевидную для любого здравомыслящего человека, а именно, что некоторые проблемы просто не имеют решения, и посему искать его – пустая трата времени. Или, если выразиться более афористично, если не существует решения, не существует и проблемы.

Пусть мне объяснят, какая польза проистекла от всех попыток вовлечь Иран в диалог, которым все последние годы так самозабвенно предаются западные лидеры, и особенно президент Обама, в простодушной уверенности, что иранцев можно пристыдить и заставить отказаться от ядерной программы – стоит только найти правильные слова и как следует постараться. Все, что дала такая стратегия, – это потерю темпа, как говорят шахматисты, выигрыш во времени для иранцев и дымовую завесу, под прикрытием которой они без помех продвигаются к своей цели.

Впрочем, Запад тоже не остался в накладе. Попытки вовлечь Иран в диалог дали Соединенным Штатам и их союзникам предлог ничего не делать и предаваться сладким мечтам о том, как иранцы чудесным образом образумятся, добровольно поставят крест на своих планах приобретения ядерного арсенала и предпочтут оставаться тухлой азиатской деспотией вместо того, чтобы облачиться в порфиру мировой державы и ближневосточного гегемона. Да еще втайне нетерпеливо ждать, когда, наконец, Тегеран добьется своего: тогда проблема решится сама собой, что позволит западным лидерам облегченно вздохнуть и сокрушенно развести руками – дескать, ничего не поделаешь, ядерный Иран – не фикция, а реальность, придется с ней примириться. И ничего страшного – сосуществовали же десятки лет с советскими коммунистами, будем сосуществовать с иранскими исламистами!

Другой пример: какие выгоды проистекли из многолетних переговоров с Северной Кореей? Пхеньян равнодушно принял взятку, предложенную Биллом Клинтоном (продовольствие для северокорейской армии, полмиллиона тонн мазута и обещание построить несколько легководных атомных реакторов). Вслед за чем северокорейцы, не прерывая переговоров, невозмутимо продолжали разрабатывать ядерное оружие и средства его доставки.

Позднее планы Ким Чен Ира несколько расстроились, но отнюдь не из-за искусства американских переговорщиков, а вследствие нескольких неудачных ядерных и ракетных испытаний. И что же принесли все эти годы переговоров? Северная Корея на всех парах повышает дальность своих баллистических ракет, проводит подземные ядерные испытания и грозит Америке ядерной войной. Тот еще успех!

Но ничто не демонстрирует бессмысленность тупиковых переговоров настолько ярко, как пресловутый «ближневосточный мирный процесс» – ритуальный танец с бубном, который исполняется десятилетиями, не принося никаких результатов. Одна за другой американские администрации, невзирая на партийную принадлежность, устремлялись на поиски этого золотого руна. Немыслимое количество времени, энергии и капитала, как финансового, так и политического, было потрачено в тщетном стремлении примирить Израиль с палестинцами, в основном путем попыток вырвать у Израиля все новые уступки, а палестинцев взятками «убедить» в том, что они жаждут мира и собственного государства.

Но для успеха переговоров необходимо обоюдное желание договориться и найти решение проблемы, разделяющей стороны – как говорил монтер Мечников из бессмертной книги Ильфа и Петрова, «согласие есть продукт при полном непротивлении сторон». Иначе какой прок от переговоров? А вот «полного непротивления сторон» как раз и нет.

То, что израильтяне мечтают о мирном урегулировании, не подлежит сомнению. Они доказали это хотя бы в 2000 году, когда израильский премьер Эхуд Барак пошел на беспрецедентные уступки, приняв практически все требования Ясира Арафата. В ответ палестинский лидер категорически сказал «нет» (в частном порядке Арафат пояснил Биллу Клинтону, что в противном случае ему «не жить», свои убьют) и наказал Израиль за «неуступчивость», развязав третью интифаду.

Элементарная истина, которая должна была бы, наконец, дойти до всех, даже самых упертых оптимистов, заключается в том, что палестинские лидеры не хотят примирения с Израилем. Их вполне устраивает статус-кво, у них нет никакого желания сменить героические куфии на пошлые цилиндры, превратиться из кумиров «арабской улицы» в заурядных государственных деятелей и править крохотным, нищим, засиженным мухами «палестинским национальным очагом», оспаривающим сомнительную честь считаться самой черной из всех черных дыр на свете у таких несчастных побирушек, как Гаити или Бенин, способных вызывать лишь презрительную жалость.

Только состояние перманентной войны с еврейским государством дает палестинским лидерам легитимность и чувство своей значимости, приносит им международное признание и, не в последнюю очередь, неиссякаемые денежные потоки международной помощи, которые, в основном оседая на их личных банковских счетах, позволяют «пламенным борцам» наслаждаться красивой жизнью. (История свидетельствует, что революционные вожди, за редчайшими исключениями, отнюдь не заражены вирусом аскетизма и щедро компенсируют себя за жертвенную готовность вести за собой народные массы, хотят те того или нет.)

Египту и Иордании конфликт позволяет играть на международной арене роль, несоизмеримую с их истинной важностью, и получать громадные американские субсидии за поддержание видимости нормальных отношений с Израилем. Что они будут делать, если палестинская проблема будет решена? Золотой дождь внезапно иссякнет, мир перестанет их замечать.

А разве была заинтересована в урегулировании Сирия, которая до того, как два года назад там разразилась гражданская война, наслаждалась своей ролью главного препятствия на пути к миру на Ближнем Востоке? Посланцы ведущих держав толкались в передней сирийского президента Асада, суля ему золотые горы за уступчивость. Зачем же ему было поступиться таким завидным положением?!

Устраивает статус-кво и арабских нефтяных эмиров с шейхами. Пока существует Израиль, у них всегда есть возможность направлять недовольство своих подданных в русло ненависти к «сионистскому врагу». «Бедствия палестинского народа» – великолепный лозунг для мобилизации черни, заставляющий ее забыть о своих собственных тяготах. Не говоря уже о том, что каждый раз, когда на Ближнем Востоке сгущаются тучи, на нефтяном рынке вспыхивает паника, и цены подскакивают вверх к вящей радости экспортеров нефти.

К тому же «ближневосточная проблема» дает арабским лидерам сильный козырь в отношениях с Америкой, всегда готовой на серьезные политические уступки в обмен на туманные обещания вести себя прилично и не требовать немедленного истребления всех евреев.

И еще одно немаловажное соображение: Израиль, которого арабы на самом деле ничуть не опасаются, играет в их глазах важнейшую роль противовеса Ирану – истинного врага арабов, которого они боятся до холодного пота. Словом, с точки зрения арабских нефтяных богачей, если бы Израиля не было, его – перефразируя известное высказывание Вольтера о Боге – нужно было бы придумать.

С точки зрения исламских террористов и их спонсоров ближневосточный конфликт – манна небесная, эффективное средство вербовки новых добровольцев, великолепное орудие пропаганды. Для «Аль-Каиды» палестинская проблема носит чисто утилитарный характер. Усама бен Ладен ни словом не обмолвился о ней, когда его репутация взлетела до небес после удачных нападений на Америку 11 сентября 2001 года. Но стоило событиям принять неблагоприятный оборот для террористов, как с их глаз спала чешуя, они внезапно узрели страдания своих «палестинских собратьев» и преисполнились великого негодования.

Что же касается иранских шиитов, они, безусловно, ненавидят евреев (а кто в Третьем мире их любит?!), но суннитских «еретиков» – в том числе и палестинцев – они ненавидят никак не меньше, а то и больше, учитывая, что внутрирелигиозные распри всегда носят особенно обостренный характер, не говоря уже об историческом антагонизме между арабами и персами. Тегеранским муллам на палестинцев наплевать, они используют их в своих собственных экспансионистских целях. Уйдет конфликт, и плакал их плацдарм на Ближнем Востоке. Так с какой стати иранцы будут болеть за его решение?

Итак, как видим, ни один из членов антиизраильской команды не заинтересован в мирном урегулировании, из чего нетрудно заключить, что переговоры абсолютно бесперспективны. И тем не менее, невзирая на непрерывную цепь неудач, переговоры с завидным упорством продолжаются, и конца им не видно. Но почему бы Израилю не взять на себя инициативу и не объявить во всеуслышание, что хватит, мол, толочь воду в ступе? Увы, израильтяне ничуть не менее Запада склонны к самообману в том, что касается переговоров.

В 1982 году израильские войска вторглись в Ливан, который палестинцы превратили в свою колонию и плацдарм для войны с Израилем. Боевые действия длились недолго, армия Арафата была наголову разгромлена, и лишь вмешательство Америки спасло ее от полного уничтожения. Остатки дискредитированной поражением Организации освобождения Палестины были вывезены в Тунис и начали там тихо загнивать. А после того, как в 1990 году Арафат допустил грубейшую тактическую ошибку, приняв сторону Ирака, совершившего агрессию против Кувейта, палестинский лидер и вовсе стал парией в арабском мире. Саудовская Аравия и Объединенные Арабские Эмираты отрезали ему субсидии, ООП увядала на глазах.

И в этот самый момент, когда непримиримый враг дышал на ладан, Шимон Перес и его единомышленники в израильском правительстве ринулись ему на помощь. Они отряхнули ООП от нафталина, реанимировали ее, пересадили на Ближний Восток и в обмен на подпись Арафата под соглашением в Осло подарили ему и его организации новую жизнь. Как сказал вышеупомянутый Талейран о расстреле Наполеоном герцога Энгиенского: «Это хуже, чем преступление. Это – ошибка».

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы видеть грандиозную глупость этой затеи. Первый завет политики гласит: «Падающего противника – подтолкни». Уж кому-кому, а израильтянам-то полагалось бы знать, с кем они имеют дело. Неужели кто-либо из них мог усомниться в том, что для Арафата и его шайки «мирное соглашение» с Израилем – не более чем «удна», т.е. тактическое перемирие, которое их ни к чему не обязывает? (Коран разрешает мусульманину, оказавшемуся в невыгодных для себя условиях, ради передышки заключить с неверным перемирие, которое он может в любой момент нарушить.) В конце концов можно было посоветоваться с любым израильтянином – выходцем из арабской страны, который не понаслышке знаком с мусульманскими нравами.

И тем не менее у правительства был народный мандат на это безумие. Столь сильно было у рядовых израильтян стремление к миру, миру любой ценой, что иллюзии восторжествовали над реальностью, и большинство населения страны поддержало соглашение (как, кстати, поддержал и британский народ мюнхенское соглашение в 1938 году). Словно мучимый жаждой путник в пустыне, которому мерещатся водопады, израильтяне убедили себя в реальности фаты-морганы мирного договора, сулившего нормальную жизнь, без постоянной угрозы терактов и войны.

Что же говорить о Западе, который может, ничем не рискуя, тешить себя призраком прогресса на переговорах? «Мирный процесс» превратился в квазирелигию, постулаты которой слепо принимаются на веру вопреки подавляющим доказательствам их ложности.

Более того, этот процесс институализирован. Он обрел свою собственную жизнь и оброс людьми, чье благополучие всецело зависит от его существования. Тысячи «экспертов» неустанно трудятся на ближневосточной ниве, разрабатывая стратегии, публикуя ученые доклады, совещаясь друг с другом, выступая с лекциями и постоянно мелькая на телевизионных экранах в роли «экспертов по ближневосточному мирному процессу».

Что произойдет с ними, если будет достигнуто мирное урегулирование? Двинутся толпой регистрироваться на бирже труда? Что будет делать Ближневосточный отдел Госдепартамента? Объявит о самоликвидации за ненадобностью и распустит своих сотрудников по домам? Да ведь страшно даже помыслить о такой ужасной участи!

Впрочем, судя по тому, как обстоят дела, всем этим людям не о чем беспокоиться. Обама так же, как и его предшественники, мечтает урегулировать конфликт между арабами и евреями и войти в историю этим уникальным достижением, которое до сих пор, словно Синяя Птица удачи, никому не давалась в руки. Его администрация, похоже, столь же привержена «мирному процессу», как и все ее предшественницы, и намерена неуклонно двигаться по проторенной тропе. Так было, так есть, так будет! Священная корова «мирного процесса» может по-прежнему спокойно пастись на пышном лугу ложных надежд и неоправданных ожиданий. Живодерня ей не грозит.